НИКОЛАЙ
РИМСКИЙ-
КОРСАКОВ

К 180-летию композитора

Читать лонгрид arrow

Кровь цвета моря

1723 год, Санкт-Петербург. Молодой офицер разгуливает по строящейся северной столице. Он только что вернулся из Франции, где проходил обучение морскому делу. Там он освоил и парижскую моду: на нём цветастый камзол и белые чулки. Неожиданно рядом с молодым человеком оказывается небольшой двухколесный экипаж, из которого раздается грозный голос. Это сам император Пётр Первый. Тот узнал модника. Он подзывает офицера к карете и начинает расспрашивать об учёбе за границей. Император не любил, когда его подданные одевались вычурно и как будто не по средствам. Пётр решает проучить офицера. Он расспрашивает моряка о выученных уроках, не останавливая экипаж. Офицер вынужден идти рядом. Пётр отпускает его только после того, как весь наряд модника оказывается забрызган дорожной грязью. Офицер не двигается с места, переводя взгляд с удаляющегося экипажа на свой испачканный костюм. Впрочем, этот инцидент не скажется на его карьере, и он дослужится до вице-адмирала. Имя этого морского офицера — Воин Яковлевич Римский-Корсаков. Он станет родоначальником целой династии моряков, 18 потомков, носящих его фамилию, будут служить в русском флоте, 9 из них — в чине адмирала. Одному из его правнуков будет суждено прославиться на другом поприще. Этот человек — Николай Андреевич Римский-Корсаков, великий русский композитор.

Николай (Ника, он же Корсинька, он же Римлянин) Римский-Корсаков родился 18 марта (6 марта по старому стилю) 1844 года в уездном городе Тихвине Новгородской губернии. По преданию, род отца берёт своё начало от Венцеслава Корсака. Путь предков Корсака начинался на острове Корсика и пролегал через Рим, Херсонес и Литву, пока наконец в 14-м веке не привел их в Москву. В 17-м веке потомки Корсака решили закрепить в своей фамилии связь с предками-выходцами из Римской Империи. С тех пор они стали именоваться Римскими-Корсаковыми.

tihvin house

Много случайностей, а может и предопределенностей, было в судьбе Ники. Начать хотя бы с его сословия, даже имея таких родовитых предков, он мог не быть дворянином. Отец мальчика Андрей Петрович хоть и был внуком того самого Воина Яковлевича, но внуком незаконнорожденным. Его отец Петр Воинович после службы на флоте вышел в отставку. Он был заядлым картёжником и не отказывал себе в возможности повеселиться. Даже жену он «взял увозом», то есть попросту похитил дочь священника. Брак их не был официально оформлен, и пяти сыновьям грозила участь бастардов. Они могли остаться без дворянского титула и наследства, но их удалось усыновить. Помог с этим легендарный граф Аракчеев, который был другом Андрея Петрович. Дети получили дворянский титул и положенные ему права. Забавно, что мать Ники переживала похожую историю. Софья Васильевна Скарятина была дочерью богатого помещика и крестьянки, но воспитывалась в доме своего отца и получила хорошее по тем временам образование. Знала французский, играла на фортепиано, была очень красива и имела твёрдый характер. Разумеется, по порядкам твоего времени мать занималась исключительно домашними делами и воспитанием детей. А отец был чиновником, служил и в Министерстве юстиции, и в Министерстве внутренних дел, был статским советником. Самый высокий его пост — губернатор Волыни. Он получил эту должность после Польского восстания 1830-31 годов. Но по слухам, Андрей Петрович был слишком мягок по отношению к осужденным бунтовщикам-полякам, и уже в 1835 году его отправили в отставку. Он поселился с семьей в тихом уездном городе Тихвине. Андрей Петрович еще до отмены крепостного права отпустил своих дворовых, дав им вольные. Был он человеком очень честным и благородным, поэтому пользовался большим уважением в тихвинском обществе, его часто привлекали для урегулирования разных конфликтов.

Удивительно, но можно сказать, что у Ники был и третий родитель — его старший брат (разница в возрасте 22 года!) с уже знакомым нам именем Воин (наверняка его назвали в честь прадеда). И род деятельности он избрал себе под стать прадеду — стал моряком и дослужился до контр-адмирала. В свои 30 лет он стал командиром судна и исследовал восточные рубежи необъятной России: побережья Сахалина, Камчатки. В его честь даже назван архипелаг островов в Японском море. Он очень тепло и по-отечески относился к младшему брату. А Ника живо интересовался корабельным и морским делом, постоянно мучая Воина вопросами о названиях якорей, количестве ярусов и парусов на разных шхунах. Эта страсть маленького Ники к морю радовала родителей и брата, они надеялись, что тот свяжет свою судьбу со стихией Нептуна и Посейдона.

До 12 лет Ника жил в Тихвине, учился на дому, как это было принято в дворянских семьях. Музыкой стал заниматься с 6 лет — играл на фортепиано. Уже тогда выяснилось, что у Ники был абсолютный слух, но особенной тяги к музыке не было. В своем воображении он часто представлял, как стоит обдуваемый всеми ветрами на палубе трехмачтового корабля, стремительно рассекающего волны океана! И вот, в скором времени это случилось с ним наяву.

В 1856 году, когда Нике было 12 лет, начался новый этап — он уехал в Петербург учиться в Морском корпусе. Там готовили гардемаринов, морских офицеров. С большим воодушевлением начал он учебу, но довольно скоро понял, что военно-морское дело — это не его. Во-первых, его шокировала армейская муштра, регулярная и систематическая порка. Суббота у юных гардемаринов была днем кнута и пряника, а точнее кнута и яблока: прилежным ученикам доставались яблоки, а ленивым — розги. Помимо этого, процветала дедовщина. Воспитанников, которые задерживались в одном классе на несколько лет, называли «старикашками». В классе 12-летнего Ники тоже был такой 18-летний «дед». Сейчас бы сказали, что он занимался буллингом, издевался над младшими, которые не могли ничего ему сделать: отбирал у них деньги, еду, заставлял чистить себе сапоги и даже плевал в лицо. Очень милая атмосфера, не находите? Тяги ко многим предметам наш Ника в себе тоже не обнаружил. Зато он стал бывать на музыкальных концертах — столичная музыкальная жизнь не шла ни в какое сравнение с Тихвинской.

С первых же посещений оперного театра он влюбился в оперу, сначала в итальянскую, а потом и в русскую — «Жизнь за Царя» («Ивана Сусанина») и «Руслан и Людмила» Михаила Глинки уже гремели на столичной сцене. Также Ника стал с воодушевлением брать уроки фортепиано у... виолончелиста Улиха. Уроки шли вяло. Улих, будучи посредственным виолончелистом, был и плохим пианистом. Впрочем, Улих сам отказался заниматься с Никой, и с 1860-го года музыкальным ликбезом будущего композитора занялся господин Канилле. Причем, именно ликбезом — на фортепиано они с Канилле играли мало, но зато частенько изучали партитуры мэтров. И вот уже под присмотром Канилле Ника стал сам сочинять музыку. Уже за год Ника обзавелся несколькими музыкальными эскизами, и в 1861-м году Канилле привел своего ученика в музыкальный кружок Милия Балакирева, о котором стоит рассказать отдельно.

ornament

Оглавление

Время на чтение

Могучая кучка

4 мин

Милий Алексеевич был музыкантом-любителем, невероятно одаренным и как пианист, и как композитор, и как дирижер. После занятий с частными педагогами он великолепно освоил рояль и довольно рано стал сочинять сам. Его даже познакомили с самим Михаилом Глинкой. Их общение было недолгим, но Глинка оценил талант юного Милия и дал некоторые творческие советы. Помимо яркого таланта, важной чертой Балакирева был идеологический запал. Он был одержим идеей создания музыки в русском национальном стиле и хотел создать Новую Русскую Музыкальную Школу. У него появились единомышленники. В 1856-м году он познакомился с Цезарем Кюи, а через год — с Модестом Петровичем Мусоргским (Модинькой, Мусорянином, как его называли иногда друзья). Они все были молоды: Цезарю и Милию было немного за двадцать, а Модиньке не было и двадцати. Их всех объединяло жгучее желание писать музыку, русскую музыку, какой до сих пор не было.

Середина 19-го века — это период становления многих национальных школ в Европе, причем в разных искусствах. Собственно говоря, это следствие возникновения национальных государств — объединение германских, итальянских княжеств и герцогств и осознание единства самими народами. Логичным образом этот процесс нашел в отражение в искусстве: в литературе, в живописи и, к онечно же, в музыке. Как раз в это время появляются на немецкой сцене оперы Рихарда Вагнера на темы древних германских эпосов, а в итальянских театрах — постановки Джузеппе Верди. В каждой стране свои особенности возникновения национальной школы. Например, в России середина 19-го века — время горячих споров между западниками и славянофилами о путях развития страны. В социальной жизни это приведет к великим реформам Александра Второго 1860-х годов (отмена крепостного права, реформа судебной власти и т.д.). В музыкальной жизни России на тот момент только два русских имени — Михаил Глинка и Александр Даргомыжский. Оба без основательного музыкального образования: консерваторий в России еще нет. Глинка берет уроки у иностранных педагогов во время путешествий по Европе, а Даргомыжский занимается в Петербурге у заезжих или осевших в России иностранцев. В оперных театрах господствуют итальянские труппы с итальянским же репертуаром.

Милий Балакирев, композитор.

Милий Балакирев, композитор.

Цезарь Кюи, композитор.

Цезарь Кюи, композитор.

Мадест Мусоргский, композитор.

Модест Мусоргский, композитор.

Михаил Глинка, композитор. Поясной портрет с дарственной надписью М. Балакиреву.

Михаил Глинка, композитор. Поясной портрет с дарственной надписью М. Балакиреву.

Милий Балакирев готовит музыкальную революцию, объединяя вокруг себя единомышленников. Помимо Кюи и Мусоргского, компанию им составляет художественный и музыкальный критик Владимир Стасов. Так формируется костяк Новой русской музыкальной школы. Их взгляды весьма радикальны: даёшь бой всему академическому, всему вышколенному! Учение только высушивает самобытность и сковывает её, долой консерватории и консерватóрцев!

В 1861-м году к балакиревскому кружку присоединяется и наш герой, Николай Римский-Корсаков, гардемарин, а в 1862-м — Александр Бородин, химик по профессии. Композиторы регулярно собираются у Балакирева и обсуждают свои идеи, сам Балакирев, как более опытный, направляет их, дает указания в техническом и художественном плане. Стасов ведет войну на идеологическом фронте, пишет статьи в журналах и газетах на тему нового движения. Именно с его подачи в 1867-м году о бъединение и получает название «Могучей кучки» в статье «О славянском концерте Балакирева»:

«…Дай бог, чтоб наши славянские гости никогда не забыли сегодняшнего концерта, дай бог, чтоб они навсегда сохранили воспоминание о том, сколько поэзии, чувства, таланта и уменья есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов!»

Возвращаемся к Нике, хотя нет, это уже не Ника, это Николай — 17-летний юноша, который последние 5 лет погружался всё глубже и глубже в музыку. Канилле уже показывал Николаю увертюру Балакирева к «Королю Лиру», и тот «возымел величайшее уважение и благоговение к имени Балакирева», как позднее написал сам Римский-Корсаков в своих мемуарах «Летопись моей музыкальной жизни».

А теперь представьте, что вы мальчик из тихого городка, где не было почти никакой культурной жизни. Вот вы перебрались в столицу, и на вас бурным потоком хлынуло искусство, такое чарующее и влекущее за собой. Вы даже и не думали, что оно вам так необходимо в жизни. В вас будто проснулось что-то. Вы жадно глотаете новые знания, влюбляетесь в одно произведение за другим, в одного автора за другим. И вдруг, в один прекрасный, да что уж там — в наипрекраснейший день вашей жизни, вас ведут на встречу к тому, чью музыку вы так полюбили! К тому, который был знаком с вашим кумиром — с Глинкой. Невозможно представить такую картину сегодня, когда среди наших современников попросту нет таких, как Глинка, ни по уровню дарования, ни по степени той славы, что была у Михаила Ивановича в середине XIX века. Вы показываете ему свои наброски, и конечно, вы понимаете, что это ученические работы, только эскизы, но вот вдруг... вас хвалят! И к тому же дают задание, что делать дальше! То есть вы становитесь участником этого потрясающего музыкального круга. Вы встретились со своей мечтой. Вы оказались среди своих, среди настоящих музыкантов, жаждущих совершить небывалую культурную революцию.

Представляете, какой восторг испытал юный Николай? В этой эйфории он провел целый год. Каждую субботу приходил он  к Балакиреву и показывал прилежно сделанные домашние задания. По наставлению Милия юный Римский-Корсаков начал писать свою первую симфонию. Он расправил крылья и приготовился к далекому, высокому полету. Но неумолимая судьба распорядилась иначе... В 1862-м году, весной умирает его пожилой отец. Роль родителя теперь закреплена за старшим братом. Осенью того же, 1862-го года, Николай Римский-Корсаков, теперь уже выпускник морского корпуса, гардемарин, по настоянию брата должен отправиться в кругосветное плавание на клипере «Алмаз». Как не хочется ему расставаться с новыми друзьями, соратниками и особенно с учителем Милием Алексеевичем, который стал для него примером во всем!

Николай Римский-Корсаков, 1863 г.

Николай Римский-Корсаков, 1863 г.

Плавать(,) нельзя(,) летать

5 мин

1863-й год, клипер «Алмаз» стоит в порту Нью-Йорка.
19-летний Николай сидит в каюте и пишет письмо: «Ты все меня спрашиваешь, сочиняю ли я пьески, к чему у меня, кажется, как говорят, есть талант. Нет, я не сочиняю ни пьесок, ни пьес, а талант у меня есть, и мне это не кажется, а я знаю н а в е р н о . А если другим только кажется, так я знаю это лучше их, и мне никакого нет дела до того, что им кажется — я знаю то, что знаю... В России музыка только что начала свое развитие, и все русские музыканты не идут, а летят вперед. Я бы должен поддержать это развитие... из меня вышло бы много... А я теперь сижу и ничего не делаю».

Клипер «Алмаз».

Клипер «Алмаз».

Контр-адмирал Воин Андреевич Римский-Корсаков, брат композитора.

Контр-адмирал Воин Андреевич Римский-Корсаков, брат композитора.

В семье Римских-Корсаковых назревал конфликт между Николаем и старшим братом, который видел в нем моряка-офицера, но никак не музыканта. Поэтому никакие попытки отказаться от плавания не увенчались успехом. Брат не воспринимал музыкальное поприще всерьез. Хотя и брат, и мать неплохо играли на рояле, это была всего лишь забава, неотъемлемая часть дворянского воспитания в Российской империи, как и знание французского языка. В самом детстве Ники, в Тихвине, старший брат заставлял его заниматься на фортепиано. . Но теперь, когда речь шла о выборе профессии, для Воина Андреевича этот выбор был очевиден. Тем более, что в мире моряков фамилия Римских-Корсаковых была всем известна, и продвижение по службе юного гардемарина было бы быстрым и лёгким.

Старший объяснял младшему свою позицию в письме:
«На море твой характер, как я уже не раз тебе писал, сформируется определённее и прочнее, нежели под влиянием музыкальных стремлений, которые ежели и исчезнут, то их нечего жалеть, потому что самая непрочность их покажет, что они были только иллюзиями, а не существенной потребностью. Если же и после двух-трех годов плавания эти стремления в тебе удержатся, это будет тебе свидетельствовать, что они не поддельные, не напускные, а настоящие, свойственные и самому организму твоему, и тогда, на здоровье, принимайся снова приобретать музыкальный механизм и все прочее».
Николай читал это объяснение вдали от родных мест — шёл второй год плавания.

На корабле в первые месяцы он продолжил работу над своей симфонией и закончил первую часть Andante. Написанную партитуру он отправил Балакиреву, и тот дал комментарии своему ученику, что в ней хорошо, а что следует изменить. На этом занятия музыкой на корабле сошли на « нет» — ничего сочинять не получалось. Николай чувствовал, что музыкально он начал деградировать. Хоть и пытался изучать новые произведения. Во время стоянок в больших портах Римский-Корсаков приобретал партитуры и читал их в каюте. Иногда ему даже удавалось попадать на оперу.

Однако, нельзя сказать, что трехлетнее путешествие было скучным. Море всегда полно сюрпризов. Да, сейчас гардемарин расстроен из-за того, что музыка не выходит из-под его пера, но впечатления, которыми он напитается, спустя годы превратятся в красочные морские образы в его операх «Садко» и «Сказка о царе Салтане», в симфонической сюите «Шехерезада». Он не раз попадет в шторм, будет с восхищением смотреть на не виденные прежде с северного полушария созвездия, наблюдать магическое свечение океана, проплывая сквозь скопления планктона в темноте. Не только море произведет на Римского-Корсакова впечатление, но и природа обеих Америк: величие Ниагарского водопада, тропические джунгли и их обитатели, как «птицы-мухи, огромные бабочки и светящиеся насекомые». Это путешествие — уникальный опыт, недоступный в те времена большинству русских подданных. Даже если говорить про высший свет, про аристократов — они путешествовали в основном в Европу, редко кто плавал в Америку, тем более Южную. Можно было только представлять те далекие края в своем воображении по описаниям в книгах, картинам и черно-белым фотографиям. Римский-Корсаков же увидел эти сказочные миры своими глазами.

Николай Римский-Корсаков среди товарищей по плаванию на клипере «Алмаз». Сидит крайний справа во втором ряду.

Николай Римский-Корсаков среди товарищей по плаванию на клипере «Алмаз». Сидит крайний справа во втором ряду.

Похоже, что долгое плавание повлияло и на выбор сюжетов для опер в будущем, ведь Римский-Корсаков прежде всего известен как оперный композитор на сказочные мотивы: «Снегурочка», «Млада», «Садко», «Сказка о царе Салтане», «Кащей бессмертный», «Золотой петушок». В этом же ряду стоят и его оперы на гоголевские сюжеты: «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством» и знаменитое «Сказание о невидимом граде Китеже». 9 из 15 опер Римского-Корсакова — это удивительное погружение зрителя в сказку, в волшебное пространство. Именно поэтому его мелодии звучат так часто в мультфильмах из нашего детства.

Цель, которая стояла перед командой клипера «Алмаза» — вовсе не праздное путешествие по южным морям. Благодаря ему гардемарин Николай Римский-Корсаков оказался в эпицентре грандиозного геополитического противостояния. В это время в Соединенных Штатах Америки шла гражданская война между Севером и Югом. Франция и Великобритания, незадолго до этого одержавшие победу в Крымской войне, поддерживали южные штаты, а вот Российская Империя поддержала северные, возглавляемые Авраамом Линкольном. В случае начала войны между Россией и Британской Империей, «Алмаз» должен был перерезать морские пути из Великобритании в Северную Америку в Атлантике, то есть установить торговую блокаду Британской Короны в западном направлении. Поэтому первым делом «Алмаз» отправился в Нью-Йорк. Довольно быстро выяснилось, что войны не будет, и экипаж расслабился. Они довольно часто выходили на берег, и американцы их очень радушно приветствовали, ведь Россия была союзником северян.

Плавание предполагалось кругосветным, после Нью-Йорка «Алмаз» ушёл в Рио-де-Жанейро, оттуда он должен был двинуться южнее, обогнуть мыс Горн и выйти в Тихий океан, но капитан судна сам очень не хотел этого, придумал некую отговорку для командования в России, и клипер отправился обратно в северные широты. Команда корабля вернулась в Крондштадт в конце апреля 1865-го года. Результат для нашего героя — море, нет, океан впечатлений! Но при этом полное безразличие к музыке. Конец весны и всё лето 1865 года Римский-Корсаков музыкой не занимался вовсе и мечты о композиторстве как будто совсем улетучились, исчезли за горизонтом, как созвездие Южного Креста, оставшееся там, в небе над далёкой и чудесной Бразилией.

Летать!

3 мин

И всё же осенью 1865-го года Римский-Корсаков приходит к Балакиреву и возвращается к занятиям в кружкé. Пока он долго плавал, в их тесной компании появился еще один участник — Александр Порфирьевич Бородин, самый старший «кучкист» 32-х лет. Римский-Корсаков и Бородин быстро нашли общий язык и дружили до самой смерти Бородина в 1887 году. Теперь кружок состоял из пяти участников, и, когда их слава дошла до Франции, там их так и прозвали «Пятеркой» — «Les Cinq». Расклад теперь был такой: Балакирев и Кюи считались за старших и направляли остальных, а Бородин, Мусоргский и Римский-Корсаков были в роли учеников.

Александр Бородин, композитор.

Александр Бородин, композитор.

Еще одной новостью для Римского-Корсакова после возвращения становится открытие Бесплатной Музыкальной Школы под управлением Балакирева. На концертах Школы в основном исполняется музыка балакиревского кружка. Под руководством Милия Алексеевича Римский-Корсаков продолжает начатое — дописывает Первую симфонию. И вот, 19-го декабря 1865-го года Римский-Корсаков дебютирует со своим первым большим произведением. Композитору всего 21 год, он по сути ещё мальчишка. Когда его вызывают на сцену под аплодисменты, публика поражена появлением такого молодого морского офицера, а не маститого умудрённого опытом композитора.

Николай Римский-Корсаков, 1872 г.

Николай Римский-Корсаков, 1872 г.

Римский-Корсаков счастлив! К нему вернулось желание заниматься музыкой, еще несколько месяцев назад он чуть не поставил крест на своем музыкальном будущем, а тут целый симфонический оркестр играет его сочинение. Именно с 1865-го года Римский-Корсаков ведет отсчет своей композиторской деятельности — с первого публичного концерта. И конечно же, работа над новыми произведениями продолжается. В их числе вторая симфония «Антар» и симфоническая картина «Садко», в которой появляется образ моря, так хорошо знакомого композитору. А в 1890-х годах музыку из картины Николай Андреевич использует в одноименной опере.

Итак, Римскому-Корсакову чуть за 20, как говорится, полёт нормальный — музыка пишется и исполняется. А что же с морским делом? Получив ещё на «Алмазе» звание офицера, Римский-Корсаков стал канцелярским работником береговой службы. Работа эта занимала пару часов в день и состояла в написании рапортов типа «Имею честь донести Вашему превосходительству» или «Прилагая при сём список, прошу...» и т.д. Вероятно старший брат, который к этому моменту получил звание контр-адмирала, устроил дело так, чтобы Николаю Андреевичу служба не была в тягость. Она длилась 8 лет, вплоть до 1873-го года.

Декорация к опере Н. Римского-Корсакова «Псковитянка». Художник Головин 1901 г.

Декорация к опере Н. Римского-Корсакова «Псковитянка». Художник Головин, 1901 г.

Популярность «Могучей кучки» растёт — они знакомятся с Даргомыжским, считавшимся к тому моменту уже видным композитором, с Чайковским, к которому они на первых порах относились с легким пренебрежением, ведь Петр Ильич был представителем консерватории, средоточия всего того, с чем «кучкисты» так рьяно боролись. Но и вкусы балакиревцев тоже стали меняться. Если в начале 60-х мелодичность порицалась, ибо считалась пошлой, то уже в конце 60-х они все вместе восхищаются темой увертюры «Ромео и Джульетта» Петра Ильича. Так и сам Чайковский будто перестает быть врагом балакиревцев, и теперь каждый раз, когда он бывает в Санкт-Петербурге, непременно навещает композиторов-любителей.

Это прекрасное время: «Могучая кучка» полна идей, работа кипит, их коллектив очень дружен. Особенно Римский-Корсаков сближается с Модестом Мусоргским, они снимают одну квартиру. Модинька пишет свой будущий шедевр — оперу «Борис Годунов», а Корсанька — свою первую оперу «Псковитянка». И в 1873-м году её ставят в Мариинском театре.

Опера «Псковитянка», увертюра. Режиссёр Юрий Лаптев, Мариинский театр.

Тогда же к их сообществу присоединяются две милые барышни — сёстры Пургольд, Александра и Надежда. Они тоже из музыкальной среды, Александра — певица, а Надежда — пианистка. Они исполняют сочинения «кучкистов» и проводят много времени вместе, обсуждая новые сцены для оперы Корсаньки. Николай Андреевич влюбляется в Надю и делает ей предложение. Это будет счастливый и крепкий союз, который продлится 34 года. У них родится 7 детей.

Надежда Пургольд, жена Н.Римского-Корсакова.

Надежда Пургольд, жена Н.Римского-Корсакова.

Снова за парту

3 мин

В 1871-м году Римский-Корсаков совершенно внезапно получает приглашение стать педагогом Санкт-Петербургской консерватории. Ему всего лишь 27 лет, но он уже автор нескольких крупных симфонических работ (Первая симфония, «Антар») и одной оперы («Псковитянка»). Николай Андреевич хорошо понимал, что он многого не знает и не сразу ответил на приглашение. Он посоветовался с друзьями по «Могучей кучке». Они-то его и уговорили принять предложение. Казалось бы, ярые противники консерваторий, как они сами могли «толкнуть» своего друга в лапы идеологического врага? Ответ очень прост: «кучковцы» считали, что Николай Андреевич сможет протолкнуть их идеи в консерваторский мир. Но всё вышло совсем иначе.

Приступив к занятиям со студентами, Римский-Корсаков ужаснулся своему неведению во многих базовых для музыканта сферах: в области гармонии, контрапункта, оркестровки, дирижирования. Подчас он не знал, что ответить студентам на тот или иной вопрос и отделывался лишь общими фразами. Хорошо, что он был довольно известен в музыкальном мире, студенты его уважали и им даже в голову не приходило, что педагог был «не в материале». Можно было бы отказаться от преподавания, сославшись на что угодно, хоть на службу, которую он все еще не бросил, но тут Николай Андреевич проявил силу воли, воспитанную во время учёбы в морском корпусе. Он принялся самостоятельно ликвидировать все пробелы и стал заниматься наравне со своими студентами.

Большую помощь Римскому-Корсакову оказал Пётр Ильич Чайковский. В переписке совместными усилиями два композитора выработали программу действий на несколько лет, которой Римскому-Корсакову нужно было следовать, чтобы восполнить все пробелы. Чайковский переживал о дальнейшей судьбе Римского-Корсакова, вот какими опасениями он делился в одном из писем:

«У меня хранится одно письмо его из той эпохи. Оно меня глубоко тронуло и потрясло. Он (Римский-Корсаков. Прим. редакции) пришел в глубокое отчаяние, когда увидел, что столько лет прошло без всякой пользы и что он шёл по тропинке, которая никуда не ведет. Он спрашивал тогда, что ему делать. Само собой разумеется, нужно было учиться. И он стал учиться, но с таким рвением, что скоро школьная техника сделалась для него необходимой атмосферой...
...Очевидно, он выдерживает теперь кризис, и чем этот кризис кончится, предсказать трудно. Или из него выйдет большой мастер, или он окончательно погрязнет в контрапунктических штуках».

Между тем, Николай Андреевич и вправду очень уж рьяно бросился сочинять фуги (60 с лишним штук!). Некоторые его друзья-« кучкисты» (с которыми, надо сказать, отношения стали охладевать) за спиной посмеивались над ним. Стасов ехидно писал в письмах, что «Римлянин не сидел сложа руки», а Мусоргский едко называл Николая Андреевича «талмудистом» и «бездушным рабом». Впрочем «Римлянина» это мало волновало. Он шёл своей дорогой и знал, что делает. Как тогда на клипере «Алмаз» он знал, что у него есть талант, что из него получится настоящий композитор, так и сейчас он знал, что ему пригодятся эти фуги и каноны.

В 1873-м году он уходит с военной службы, а в 1874-м становится руководителем той самой Бесплатной музыкальной школой, где состоялся его композиторский дебют в  1865-м. Прежний руководитель школы и его учитель Балакирев совсем отходит от музыкальных дел. Вообще с 70-х годов педагогика и организаторская деятельность начинают занимать значительную часть жизни Римского-Корсакова. Сложный путь от  любителя до профессионала приводит его к пониманию, как нужно эффективно организовать учебный процесс и каким навыкам обучать молодых музыкантов.

В 80-х годах после долгого отсутствия в музыку возвращается Балакирев и под его формальным началом в 1883-м году Римский-Корсаков начинает масштабную реорганизацию Придворной певческой капеллы. Его беспокоит судьба мальчиков, воспитывающихся в  капелле. Самому пению там обучали хорошо, но вот общее музыкальное образование никуда не годилось. Поскольку мальчиков толком ничему не учили, то и особенных успехов у них не было. Как только у них ломался голос, многих тут же отчисляли из капеллы. После этого жизнь их часто складывалась плохо. Годы, проведенные в  капелле, были потрачены впустую, так как ни на каком инструменте они так и не выучивались играть, теорию музыки знали слабо. Римский-Корсаков понял, что так быть не  должно. Николаю Андреевичу удалось радикально поменять систему обучения. К концу восьмидесятых годов капелла обзавелась настоящим симфоническим оркестром, где мальчики учились игре на  инструментах. Реорганизация учебного процесса в одной лишь Придворной капелле повлияла на музыкальную жизнь всей страны. Выпускников капеллы можно было встретить в разных оркестрах, хорах и школах по всей России. Его работу в капелле омрачали только отношения с Балакиревым, которые становились все хуже и хуже.

Распад «Могучей кучки»

6 мин

Уже в конце 1860-х годов между балакиревцами и самим Балакиревым начинается разлад. Что-то странное происходит с самим Балакиревым. Он отходит от музыки, погружается в  магические практики, ходит к гадалкам, а затем становится фанатично верующим. Особенно сильно на нем сказался 1871-й год, когда умерла его мать. Балакирев даже думал уйти в  монастырь. Его религиозность приобрела странные черты, например, он стал позволять себе антисемитские высказывания, обвинял ныне живущих евреев в распятии Христа. Делал всё, чтобы в  организациях, где он работал, не было евреев. К тому же стал мучать окружающих нравоучениями. Даже балакиревцев стало тяготить общество самого Балакирева.

В музыкальных вопросах возникли те же проблемы, он очень злился, когда подопечные делали что-то не так, как он им велел. Бородин и Мусоргский с Римским-Корсаковым уже стали взрослее, опытнее, у каждого из них появился собственный стиль. Балакиреву все же не хватало основательного музыкального образования при всем его таланте и природном чутье. Поэтому его музыкальные наставления внутри «Могучей кучки» стали носить деструктивный характер.

Мусоргский тоже подливает масла в огонь. Работая в  хорошем темпе с 1868-го по 1869-й, он заканчивает оперу «Борис Годунов». Но в театре не  принимают оперу, так как нет значимой женской роли, и Мусоргский дописывает целое действие, где полноценно раскрывается образ Марины Мнишек.

Модест Мусоргский, 1876 г.

Модест Мусоргский, 1876 г.

Мусоргский завершает вторую редакцию «Бориса» в 1872-м году. Но и тут постановка натыкается на различные препятствия. В итоге премьера « Годунова» состоится только в 1874-м году. Многие авторитетные критики оперу не принимают, а вот простая публика встречает «Бориса» с  восторгом. Мусоргский как будто зазнался. Как и молодой Ника в письме брату, Модест Петрович был уверен в своём таланте, но его уязвляло, что талант этот не был оценен по достоинству. Во время обсуждений своих новых произведений на встречах кучкистов он очень болезненно реагировал на комментарии и критику друзей. Балакирев и до этого замечал у Модеста Петровича тягу к спиртному, но тут она усилилась, усугубив остальные проблемы. Мусоргский искал общество тех, кто преклонялся бы перед ним. Однажды Римский-Корсаков случайно познакомился с новым другом Модиньки, от которого услышал новое слово, обозначающее то, чем занималась их компания вместе с Мусоргским — они «проконьячивались».

Проблемы с алкоголем очень скоро начали сказываться на его музыкальной работе, многие планы так и  оставались нереализованными. Давно задуманная и  бесконечно обсуждаемая «Хованщина» так и не была закончена. Гоголевские сюжеты «Сорочинскую ярмарку» и «Женитьбу» постигла та же участь. Казалось бы, где тот темп работы, с которым композитор трудился над « Борисом»? Пьянство не способствовало плодотворности.

В общении с окружающими Мусоргский стал довольно неприятным человеком. Он и раньше подшучивал над друзьями, мог изобретательно формулировать свои мысли. Теперь же остался только гонор и язвительность. Друзья иногда не понимали смысла сказанного. И тот, ещё больше видя критикующие взгляды, уходил в кабак к своим новым друзьям, которые пели Мусоргсокму дифирамбы.

В феврале 1881 года Модинька проконьячился настолько, что попал в больницу. Именно там за несколько дней до смерти Илья Репин писал его знаменитый портрет. Там же его навестили и Римский-Корсаков с  товарищами-«кучкистами». На следующий день Мусоргский умер от приступа белой горячки.

Портрет Мусоргского получился не очень комплиментарным. Подчеркнем, что пагубные привычки взяли над ним верх только в конце его жизни — с середины 1870-х годов. И они сказались на его отношениях с людьми, на работоспособности, но не на  его таланте. Это был смелый, прозорливый творец. И важны не только им написанные произведения сами по себе, но и его подход. «Борис Годунов» был не просто оперой с красивыми ариями и ариеттами — это народная музыкальная драма (как обозначил свой труд сам автор) о судьбе царя, о судьбе народа. В таком же жанре Мусоргский мыслил и «Хованщину». С его подходом музыка становилась не просто фоновым сопровождением, а  одним из главных героев драмы. Многие музыковеды сходятся во мнении, что отличительная особенность Мусоргского — это работа со словом. Он не просто сочинял музыку к тексту, но превращал текст и ноты в наипрочнейший сплав, в котором невозможно было отделить одно от другого. В середине 19-го века Мусоргский был одним из немногих, кто заглянул в будущий 20-й век. Его опера «Женитьба» на гоголевский сюжет (также неоконченная, Мусоргский записал только первый акт) была настолько необычна для своего времени, что была по достоинству оценена лишь в 20-м веке после исканий Нововенской Школы в эпоху авангарда.

Видя падение своего друга, великого русского композитора, Римский-Корсаков ещё раз убедился, как важно грамотно распоряжаться своим талантом, как важно не впадать в крайности. Но он сделал всё, чтобы память о его гениальном соратнике осталась в истории. Привел в порядок все записи Мусоргского, дописал «Хованщину» и создал оркестровку для неё.

Модест Мусоргский. Опера «Борис Годунов». Федор Шаляпин в роли Бориса.

Модест Мусоргский. Опера «Борис Годунов». Федор Шаляпин в роли Бориса.

Так красиво начавшаяся история «Могучей кучки», увы, подошла к концу. Идиллия коллективного творческого подъёма первых лет сменилась, как это часто бывает, полным разладом среди друзей. К моменту смерти Мусоргского «Могучая кучка» уже распалась. Сначала было отступление Римского-Корсакова от «заветов» Балакирева и переход в лагерь консерватóрцев. Потом — продолжительный перерыв в  общении из-за религиозного помрачения последнего. Хотя в 1883-м году Балакирев и Римский-Корсаков вместе начали реорганизацию Придворной капеллы, где Балакирев значился управляющим, а Николай Андреевич его помощником, всей текущей деятельностью на самом деле занимался Николай Андреевич. За его плечами был богатый опыт работы в  консерватории и в Бесплатной музыкальной школе. Балакирев  же ничего в преподавании не понимал, а получил это назначение, скорее всего лишь благодаря протекции своего друга князя Шереметьева.

В это время авторитетом для молодых композиторов уже является Римский-Корсаков. У него дома устраиваются вечера наподобие тех, что проводил Балакирев. К Николаю Андреевичу приходят его ученики: Глазунов, Лядов и другие. Они показывают друг другу новые сочинения, обмениваются идеями и выслушивают замечания коллег. Со временем кружок Римского-Корсакова плавно перетекает в другое объединение — «Беляевские пятницы» (об этом расскажем позже). Балакирев тоже иногда приходит на эти встречи. Римский-Корсаков так описывает его визиты :

«Балакирев приходил очень редко. Придет, поиграет что-нибудь да и уйдет пораньше. По уходе его все вздохнут свободнее, начинается оживленная беседа и наигрывание новых, или только что задуманных сочинений».

Со временем подчиненное положение Римского-Корсакова перед бывшим мастером перестало его устраивать. Изначальный деспотизм Балакирева никуда не девался и давал о себе знать в разных проявлениях: он заставлял ждать Николая Андреевича у двери своего кабинета, пока не дочитает газету, при учениках капеллы грубо отчитывал его. Были и письма, в которых Балакирев явно говорил о разрыве дружеских отношений с  Римским-Корсаковым. При этом они оставались коллегами по капелле. В конце 1890-х и начале 1900-х их дружба все чащей сменялась враждой.

В 1890-м году Николай Андреевич столкнулся с тяжелыми испытаниями: он разрывался между болеющими женой и  сыном и умирающей матерью. Именно в эти трудные для композитора дни Балакирев собирался в отпуск и  требовал срочно приехать Римского-Корсакова в Капеллу, хоть и был в курсе передряг своего друга. По приезде Римского-Корсакова он еще несколько дней будет присутствовать в Капелле. Когда коллеги рассказывали Балакиреву о тяжелой домашней ситуации в доме у Римского-Корсакова, Балакирев отвечал:

«А мне какое дело! Его матери уже почти 90 лет теперь, и он давно должен быть приготовлен к ее смерти».

А через два года после этого случая Римский-Корсаков так описывал их отношения в письмах:

«Воспитываю и выкармливаю в себе чувство величайшего отвращения к Балакиреву (и с успехом)».

Николай Андреевич, всегда соблюдая правила приличия на публике, здоровался с бывшим учителем. Но тот однажды демонстративно не подал ему руки. А уже в 1906-м году Римский-Корсаков, увидев Балакирева, повернул в другую сторону, не поздоровавшись.

Потеряв связь с некогда великим наставником, обретя собственный стиль и вес на музыкальном поприще, каждый из «кучкистов» пошел дальше своим путем. И как показала жизнь, самым продуктивным из всех пяти стал именно Николай Римский-Корсаков.

Милий Балакирев, 1900-е гг.

Милий Балакирев, 1900-е гг.

Золотой луч в темном царстве

5 мин

1871-й год, Надя Пургольд получила записку от Корсиньки, который только час назад ушел от неё.

«Милочка моя, славная девочка, я сам не знаю, зачем я пишу теперь к Вам, так как я только что простился с Вами, но я в таком настроении, что мне хочется с Вами еще поговорить, хотя собственно не знаю, про что я с Вами говорю...
Вы знаете ведь, что я об  Вас все время буду думать, а потому мне надо, чтоб я  думал, что Вы покойны и хороши, а для этого вы должны быть такою. Прощайте, до свидания, до скорого, разумеется. Ваш Н. Рим.-Корсаков».

Надежда Николаевна Пургольд (ее фамилия в переводе с немецкого — чистое золото) родилась в  1848-м году в Санкт-Петербурге. С 9 лет она занималась музыкой, а позже поступила в  консерваторию. С 1860-х годов она бывала на музыкальных вечерах у Даргомыжского, где и познакомилась с Мусоргским, Бородиным и Балакиревым. Так они с сестрой Александрой стали частью тогда еще дружного коллектива «Могучей кучки». Александра пела, а Надежда великолепно играла новые произведения молодых композиторов. За высокий профессионализм ее прозвали «наш любимый оркестр». Она к тому же помогала кучкистам делать фортепианные транскрипции их оркестровых произведений, в том числе и произведений будущего супруга.

Надя и Николай познакомились у Балакирева. Они часто обсуждали новые идеи Корсаньки. С тех самых пор Римский-Корсаков всегда будет прислушиваться к ее  советам. Надя тоже пыталась сочинять музыку и  показывала свои работы. Николай стал использовать любой повод, чтобы прийти к ней в гости.

В 1871-м году, когда они еще были просто друзьями, в семье Николая случилось горе: в Италии умер его брат Воин Андреевич, и Николаю нужно было ехать за границу за его прахом. Это событие ускорило объяснение в любви. Письмо в начале этой главы было написано на следующий день после известий о смерти брата. А по  возвращении из печальной поездки, читая вместе «Майскую ночь» Гоголя, Николай Андреевич сделал предложение Надежде Николаевне. Они поженились в 1872-м году. В 70-х у них родились трое детей и еще четверо — в 80-х.

Надежда Николаевна была не только надежным тылом композитора, занимаясь домашними делами, но и идейным соратником: помогала в написании оркестровок, фортепианных переложений, а также давала советы по поводу того, как лучше написать тот или иной пассаж, когда Римский-Корсаков писал фортепианные произведения, поскольку она была профессиональной пианисткой, а вот сам Римский-Корсаков всегда сетовал, что так и не выучился хорошо играть на фортепиано. Конечно, по мере рождения детей она все больше занималась домашними делами, но всегда интересовалась работами мужа, ходила вместе с ним на премьеры его опер и была довольно строгим критиком, но и благодарным советником. Так, еще до женитьбы они часто обсуждали Гоголя и по  советам Нади Римский-Корсаков в конце 1870-х написал оперу «Майская ночь», на ту самую повесть, которую они читали вместе в день помолвки.

Николая Андреевича ждало много непростых периодов. Начало счастливой супружеской жизни совпало с творческим кризисом композитора, когда он начал преподавать в консерватории, не имея толком знаний. Он быстро разуверился в своих способностях и силах. Только в 1880-х годах, написав «Снегурочку», на рубеже своего сорокалетия Римский-Корсаков почувствовал себя твёрдо стоящим на ногах композитором. Но и после этого его преследовали сомнения и разочарования. После «Снегурочки» он боялся, что не способен больше написать что-то значимое. А между тем, он сочинил еще 12 (!) опер, большинство из которых оказались настоящими шедеврами и обогатили мировую музыкальную культуру.

Опера «Снегурочка». Режиссёр Анна Матисон, Мариинский театр.

Его семью ждали и горькие утраты: смерть матери и двух детей. Он переживал и серьезную нервную болезнь. Одно оставалось неизменным — его любовь к  Наденьке и её трогательное отношение к нему.

Николай Римский-Корсаков с женой и дочерью, 1890-е гг.

Николай Римский-Корсаков с женой и дочерью, 1890-е гг.

Николай Римский-Корсаков, 1900-е гг.

Николай Римский-Корсаков, 1900-е гг.

Николая Андреевича ещё при жизни упрекали в излишней строгости и сухости. Его фотографии как будто лишний раз позволяют убедиться в этом.

Шарж на Н. Римского-Корсакова и заметка в журнале «Стрекоза», 1904 г.

Шарж на Н. Римского-Корсакова и заметка в журнале «Стрекоза», 1904 г.

С другой стороны, его друзья отзывались о нем иначе. Даже в период, когда Римский-Корсаков и Балакирев плохо общались, Балакирев писал о нем своему другу:
«...ведь у Корсаньки на первый взгляд вид суровый, и, кто его не знает, всегда готов уверить, что он — сухой и черствый человек. Но как же это неверно. Он очень хороший и, главное, чистый какой-то».

А по переписке с его любимой Наденькой уж совсем очевидно каким трогательным и нежным человеком был наш герой.

«Голубушка, Золотая рыбка, если
Вы на меня сердитесь, то не сердитесь».
«Что Вы, Корсинька, откуда Вы
это взяли, что я на Вас сержусь?
Я не до такой степени дурная,
чтобы быть способной на Вас сердиться.
С тех пор, как я Вас знаю, этого еще
никогда не было, да и вперед не может быть»

После помолвки Корсинька перешел с Надей на «ты»:

«Милая моя, мне ужасно досадно
и скучно, что в сегодняшний
вечер мне пришлось проболтаться самым
нелепым образом, а не провести
его с тобою, хорошая моя».
Надя:
"Хорошо ли ведет себя Ника, что его глаза?
Пусть он пораньше приедет от своих,
а то мы увидимся на одну минутку".

Они очень редко расставались, но в 1890-х Римский-Корсаков часто ездил в Москву заниматься постановками в Частной опере, а Надежда Николаевна с детьми ездила на лечение в Крым и Швейцарию. Некоторые их письма тех лет сохранились, и мы видим, что нежность в их общении никуда не ушла даже спустя 30 лет совместной жизни.

«Милый мой Ника, как я рада, что ты благополучно
доехал до Берлина. Теперь жду не дождусь
письма от тебя из Петербурга.
Все-таки лучше знать, что ты уже на месте,
хотя ужасно скучно подумать,
что ты так далеко...А мне здесь особенно
делается скучно, когда я пойду гулять,
именно потому, что тебя нет».
«Когда я был за границей, мне казалось,
что вот не хватает мне музыки, а теперь
она оказывается вовсе не нужна. На моём
столе лежит известное тебе расписание
Сен-Готардской дороги с картинками...
оно мне так напоминает всех вас...»

33-летие свадьбы они вынужденно провели порознь, первый раз в жизни. Но они заранее написали друг другу письма и подгадали время отправки, чтобы каждый из них получил письмо как раз в годовщину.

«Милый друг, быть может, письмо
это придет к тебе в день нашей свадьбы,
который на этот раз мы проведем поодаль
друг от друга. Обнимаю тебя крепко и целую,
а 30 числа буду думать о тебе усиленно, хотя и
все это время мысль о вас двоих неотступно
следует за мной. Будь здорова, душа моя.
Твой Н. Р.-K»
«Дорогой Ника, эту посткарту, по моему
расчету, ты получишь в день нашей свадьбы.
В первый раз мы проведём этот день не вместе.
Грустно, что нас разделяют тысячи верст.
Целую и обнимаю тебя крепко. Как ты проведешь
30 июня — напиши. Я буду думать о тебе?
Твоя H. P.-K».

Заканчивал свои письма Николай Андреевич очень милыми и трогательными фразочками:

«Душечка моя, мой миленок, Надюшонок,
мам, мама, мамуля, прощай. Целую тебя в глазки».

Великий завершитель

5 мин

В 1880-ые годы Николай Андреевич занимается довольно необычной работой. Попав в госпиталь с белой горячкой, Мусоргский на случай смерти устроил судьбу своего творческого наследия: доверил Римскому-Корсакову все свои архивы. Николай Андреевич сразу же после похорон друга забирает все рукописи Мусоргского и  начинает их изучать. Уже пройдя консерваторский курс, он видит огромное количество « нелепых, бессвязных гармоний, безобразное голосоведение» и многие другие технические неловкости своего друга. При этом его поражает, насколько «талантливы, своеобразны» сочинения Модиньки и понимает, что «издание их являлось необходимым». Он принимается за кропотливую работу: исправляет технические шероховатости, полностью меняет оркестровку «Бориса Годунова», дописывает целые номера в «Хованщине» и многое другое. Без преувеличения можно сказать: то, что имя Мусоргского и его произведения не канули в лету — заслуга Римского-Корсакова. Причем он не только редактирует партитуры и дописывает музыку, но и пытается устроить исполнение произведений на сцене. Он пишет своему другу в это время:

«Вообще Мусоргский и Мусоргский. Мне даже кажется, что меня зовут Модестом Петровичем, а не Николаем Андреевичем, и что я сочинил „Хованщину“ и  даже „Бориса“».

Правда, редакторская работа Римскому не в новинку. В 1869-м году умер Даргомыжский — друг балакиревского кружка. И его опера «Каменный гость» по Пушкину осталась неоконченной. Цезарь Кюи дописал одно действие, а Римский-Корсаков оркестровал всю оперу и написал увертюру. Но по масштабу работа над Даргомыжским и  Мусоргским, конечно, не сопоставимы. Только на «Бориса» и « Хованщину» он неотложно трудился 2 года.

В 1883-м году он передает завершенную партитуру «Хованщины» в Оперный комитет на рассмотрение оперы к постановке. Поскольку он состоит в этом комитете, но при этом является соавтором Мусоргского, то считает честным не принимать участие в  голосовании. Но Оперный комитет забраковывает оперу, причем это происходит почти не глядя: комитет не советуется ни с кем из  специалистов. В итоге Римский-Корсаков покидает Оперный комитет. Вот, что он пишет:

«Считая, что одно имя Мусоргского уже ручается за то, что ... посмертное произведение его должно представлять интерес... я прихожу к убеждению, что совершенно расхожусь во взглядах с  большинством господ членов комитета на русское искусство..., а потому считаю долгом заявить, что впредь не вижу для себя возможным участвовать в нынешнем составе комитета и прошу считать меня выбывшим».

При этом Николай Андреевич требует выплатить ему полагающиеся деньги за предыдущие заседания комитета, чтобы передать эти деньги на могильный памятник Мусоргскому.

Первого исполнения «Хованщины» Николай Андреевич добивается только в 1886 году силами любителей Драматического Кружка. Полномасштабная премьера состоится только в 1890-х годах в Московской частной опере Мамонтова, а императорские театры возьмут оперу в репертуар только в 20-м веке — на сцене Мариинского театра премьера состоится в 1911 году.

В 1880-ые Римский-Корсаков работает и над многими другими произведениями Мусоргского: над Скерцо, Интермеццо, некоторыми хорами и романсами. Тяжело идет работа над « Ночью на Лысой горе». 5 лет он  собирает три разные версии этого произведения воедино, и, наконец, в 1886 году «Ночь» исполняется на концерте. Вообще-то после своей смерти Мусоргский навсегда станет спутником Николая Андреевича. Появятся еще две редакции «Бориса» в 1896-м и в 1906-м годах.

В 1896-м он будет добиваться постановки « Бориса» в Мариинском театре, но его испортившиеся к тому моменту отношения с  дирекцией (и с императорской фамилией) помешают постановке. И тогда Николай Андреевич начинает сбор средств на постановку оперы по  частной подписке и пытается осуществить ее с помощью Петербургского общества музыкальных собраний. Так он описал свои планы по поводу «Бориса» одному другу:

«А пока, я буду назло всем оркестровать эту оперу, и оркестровать особенно хорошо. Это будет моя месть».

А в 1908-м году парижская публика впервые увидит на сцене Гранд-Опера в рамках «Русских сезонов» Дягилева настоящую русскую оперу « Борис Годунов» в редакции Римского-Корсакова. И вот тут и начнется всемирная слава Мусоргского.

Не взяв ни копейки за издание партитур друга, ни копейки авторских при постановке « Хованщины» и «Бориса», но потратив годы, даже десятилетия своей жизни на их редакцию и проявив невероятное упорство при устройстве этих произведений в  театр, Римский-Корсаков подарил горячо любимому, самобытно талантливому и так рано ушедшему Модиньке бессмертие.

Но вернемся в 1880-ые. В 87-м году совершенно внезапно посреди шумного веселого ужина у себя дома замертво падает еще один «кучкист» — Александр Бородин. И он оставляет за собой неоконченную оперу. Это «Князь Игорь». Римский-Корсаков и Глазунов принимаются как можно скорее записывать то, что Бородин наигрывал им незадолго до смерти, собрать все написанные сцены вместе, так сказать, придать всему произведению законченную стройную форму, оркестровать работу и представить ее к постановке. В 1890-м году в Мариинском театре проходит премьера «Князя Игоря».

Поразительным чувством долга и дружеской преданности обладал наш Корсанька. В 1880-х годах он почти полностью задвинул сочинение своих произведений, но к концу десятилетия он завершил 4 оперы своих покойных друзей (Даргомыжского, Мусоргского и  Бородина), хотя сам к этому моменту написал только 3. При этом, фактически являясь соавтором всех 4-х опер, он настоял на том, чтобы авторами считались только его покойные друзья, поэтому на афишах не упоминалось его имя — вся слава доставалась его покойным друзьям.

Впрочем, еще при жизни Римскому-Корсакову доставалось за этот труд — многие критики нелестно отзывались о его редакциях «Хованщины» и «Бориса», мол, слишком вылизанными они стали, у Мусоргского бы они звучали совсем иначе. Раскритиковал его и Стасов, идейный вдохновитель Могучей кучки, и Римский-Корсаков поделился этим со своим другом в письме:

«Стасов ... возмутился окончательно, причем попутно досталось и „Ночи на Лысой горе“ в моей обработке, вспомнился и хор раскольников в „Хованщине“, который я якобы испортил и т. п. Но по поводу „Бориса“ он рвет и мечет, после того как увидел, что я изменил речитативы, в которых я ничего не  понимаю и в которых понимали только Мусоргский и Даргомыжский».

При этом Николай Андреевич не претендует на  главенство своих редакций, он сам писал:

«...издание [сочинений Мусоргского, примечание редакции] без упорядочения умелой рукой не имело бы никакого смысла, кроме биографическо-исторического. Если сочинениям Мусоргского суждено прожить непоблекнувшими 50 лет со смерти автора, когда все сочинения его станут достоянием любого издателя, то такое археологическое издание всегда может быть сделано, так как рукописи, после меня, поступили в Публичную библиотеку. В  настоящее же время необходимо было издание для исполнения, для практически-художественных целей, для ознакомления с его громадным талантом, а не для изучения его личности и художественных грехов».

«Могучая кучка» 2.0 или «Беляевские пятницы»

5 мин

1889-ый год. Дом Митрофана Беляева. В музыкальной гостиной Римский-Корсаков с группой молодых композиторов обсуждают «Кольцо Нибелунгов» Вагнера. В кабинете хозяина вокруг письменного стола Беляева и придвинутого к нему круглого столика сначала тихо, потом все более нервно суетится вторая группа. Пишут ноты. Какие-то бумаги разрезаются в полосы, другие склеиваются. Врывается Митрофан Петрович: «Ну что, готово ли?» — «Готово!» — «Так давайте сюда!» Все устремляются в музыкальный салон: в кабинете Беляева только что родилась новая композиция...

В начале 1880-х годов в музыкальной жизни Петербурга появляется новое имя — Митрофан Петрович Беляев. Он был богатым лесопромышленником, который страстно любил музыку. Беляев стал проводить концерты камерной музыки каждую пятницу у себя дома. Он активно знакомился с творческой молодежью. И эта молодежь познакомила Беляева с Римским-Корсаковым, который стал регулярно бывать на пятничных концертах с 1884-го года. С момента их знакомства начинается история «беляевского кружка» или «беляевских пятниц». Митрофан Петрович уходит от дел в своей компании, оставаясь лишь акционером, и полностью погружается в  издательский бизнес — он основывает издательство в Лейпциге. Итак, по пятницам дом Беляева заполнен гостями, сначала концерт и обсуждение музыкальных дел, а потом ужин. Вот как описывал эти вечера сам Римский-Корсаков:

«По окончании музыки, в первом часу ночи садились ужинать. Ужин бывал сытный и с обильными возлияниями. Иногда после ужина Глазунов или кто-нибудь другой играли на фортепиано что-нибудь свое новое, только что сочиненное, или только что аранжированное в 4 руки. Расходились поздно, в третьем часу... Иногда после ужина, во время музыки, появлялась на столе одна-другая бутылка шампанского, которую немедленно распивали, чтобы „вспрыснуть“ новое сочинение».

Так проходили рядовые «пятницы». Они проводились с немецкой точностью каждую неделю с сентября по апрель на протяжении многих лет. Бывали и торжественные вечера — по случаю окончания сезона (в апреле) и по случаю именин Митрофана Петровича (в ноябре) — в день святого Митрофана. Атмосфера на таких торжествах была невероятно праздничная. Приглашались также жены участников кружка. Но не на сам ужин, а на «завтрак» в день торжества. На ужине из женщин присутствовала только супруга Митрофана Петровича.

По описанию Римского-Корсакова можно подумать, что за столом царило пьянство. Отнюдь, сам Беляев следил за тем, чтобы гости не напивались и писал:

«Я не ригорист, и сам не прочь выпить, если мое здоровье это позволяет — но и тогда я признаю опьянение только до степени веселого расположения, а не до  отупения, что равняется с чем-то скотским».

Это отрывок из письма Глазунову, в котором Беляев выражал обеспокоенность, что Глазунов «ввел в свой организм излишнее количество алкоголя» и ему надо бы остановиться. Кстати, впоследствии Глазунов действительно пристрастился к вину, а точнее к рижскому бальзаму. Когда он стал директором консерватории, то иногда выходил из строя, слишком увлекаясь ликером. Ходит байка, что его секретари отшучивались на вопросы « а где же Глазунов?» ответом: « Александр Константинович уехал в Ригу».

А вот у Римского-Корсакова проблем с  алкоголем не было. Частый гость «беляевских пятниц» Витол писал, что Николай Андреевич « был, если и не полным трезвенником, то, во всяком случае, не дружественно настроен к алкоголю».

Беляев не только кормил и поил своих гостей (главным образом творческую молодежь), но и  поддерживал финансово: он учредил стипендии и  платил гонорары за издание новых партитур. К  тому же он был не просто распорядителем и спонсором вечеров и концертов, но и  их постоянным участником. Митрофан Петрович отлично играл на альте и каждую пятницу выходил на сцену в числе других музыкантов.

Итак, организатором и, как бы мы сейчас сказали, продюсером «беляевских пятниц» был сам Беляев. А вот художественным руководителем или музыкальным главой был наш герой — Римский-Корсаков. Ведь именно с его знакомства с Беляевым и началась история «пятниц». Вместе с Николаем Андреевичем в беляевский кружок пришли и многие выпускники консерватории, которые у него учились. Он стал наставником для всех участников кружка. Со временем кружок превратился в большой круг, в 1890-е он насчитывал больше 30 постоянных участников. Таким образом, начав когда-то с позиции ученика в Могучей кучке, здесь, на « беляевских пятницах» он стал идейным вдохновителем и  душой этого объединения. Александр Бородин тоже был участником «беляевских пятниц» до своей смерти в  1887-м. Кюи и Балакирев же держались от кружка подальше. Но участие Бородина и Римского-Корсакова задало преемственность между беляевцами и балакиревцами. Сам Николай Андреевич сравнивал эти два объединения:

«Сходство, указывавшее на то, что кружок беляевский есть продолжение балакиревского ... заключалось в общей и тому, и другому передовитости, прогрессивности, но кружок Балакирева соответствовал периоду бури и натиска в развитии русской музыки, кружок Беляева — периоду спокойного шествия вперед».

Было и много различий, например, в могучую кучку входили композиторы без консерваторского образования, а в беляевский кружок — выпускники консерватории и технически подкованные музыканты. Главное отличие заключалось в том, что в кружке Беляева не было деспотии, которая царила у Балакирева. Римский-Корсаков, испытав на себе тяжесть диктата Балакирева, понимал, что ученикам нужно предоставлять свободу. Как он сам говорил: «я старался по мере приобретения ими самостоятельсти в творчестве менее и  менее оказывать на них давление и влияние и  радовался на вырабатывающуюся самостоятельность» у своих подопечных.

Несмотря на широкий круг участников беляевского кружка, это объединение породило меньше известных имен. Самые выдающиеся его представители — Лядов, Глазунов, Скрябин. В могучей кучке же все 5 ее постоянных членов стали признанными классиками русской музыки.

Кружок просуществовал 20 лет, с 1884 по 1904 год. Со смертью Беляева в 1904 году все разладилось, несмотря на старания Попечительного Совета, в который вошли Римский-Корсаков, Глазунов и Лядов. Некоторое время им  удавалось поддерживать деятельность издательства, продолжать Русские симфонические концерты, а главное — выдавать стипендии и гранты молодым композиторам. Но  без энергичного Беляева, обладающего огромным организаторским талантом, дело разладилось. Сам Римский-Корсаков писал, что «к Беляеву привлекали его личность, преданность искусству и его деньги не сами по себе, а как средство, примененное им к возвышенной и бескорыстной цели...».

Новые испытания

6 мин

1885 год. Николай Андреевич пишет своему другу Кругликову:
«Я ничего музыкального не сотворил с самой осени... на ум ничего порядочного не идет, пробовал, да все такая дрянь выходит, что через пять минут одолевают зевота и утомление»

Напомним, что в 1883-м году совместно с Балакиревым Римский-Корсаков начинает руководить Придворной капеллой. Параллельно с этим он преподает в консерватории и по-прежнему работает в Морском ведомстве инспектором военно-морских хоров. Впрочем, в 1884-м году его освобождают от этой должности, ибо ее ликвидируют. Николай Андреевич шутливо пишет другу:

«Упразднив мою должность, Шестаков [управляющий делами в министерстве — примечание редакции] сберег Министерсту 2800 рублей и вместе с тем и меня избавил от траты этих 2800 рублей на всякие житейские прихоти...»

Он поглощен работой в Капелле:

«Я очень занят капеллой и ничего не  пишу, да ни хочется... Деятельность же в Капелле меня ужасно занимает, и я  радуюсь, что там все налаживается».

Однако, это не означает, что Николай Андреевич не занимается своими произведениями вовсе — он редактирует написанное ранее. Например, переделывает Первую симфонию, с которой началась его музыкальная карьера в 1865-м году, сразу по  прибытии из плавания. Только в конце 80-х, наладив дела Капеллы, он постепенно возвращается к своему главному призванию — написанию музыки. В 1887-м сочиняет «Испанское каприччио», в 1888-м — « Шехерезаду» и "Воскресную увертюру« ( «Светлый праздник»). А в 1889-м начинает работу над 4-й своей оперой — « Младой».

В «Шехерезаде» одним из ярчайших образов (даже одним из главных героев) выступает море — море, которое его пленило с самого детства, в котором он провел несколько лет своей жизни, в котором он испытал и страх перед надвигающимся штормом, и восторг от светящегося ночью планктона и южных звезд над ним. Все это Римский-Корсаков умело нарисовал музыкой в своей симфонической сюите: как настигает свирепый шторм, как бирюзовые волны разбиваются в брызги о борт корабля. Он чрезвычайно остро передал ночной кошмар любого моряка — крушение корабля. К этому сочинению Римский-Корсаков относится очень трепетно и  не спешит делиться набросками. Вот что он  пишет Глазунову:

«Душенька моя, не сердитесь на меня за следующую мою затею: мне хочется Вам мою сюиту не показывать (разумеется, и никому другому), а устроить так, чтобы все услышали ее в  первый раз на репетиции беляевского концерта. Ну вот сюиту я написал, но затем остался гол как сокол в голове торичеллиева пустота — ни одной музыкальной мысли».

Н. Римский-Корсаков. Симфоническая сюита «Шехеразада», Российский национальный молодежный симфонический оркестр, дирижёр Т. Сохиев.

Эти три произведения — уже настоящие шедевры, не требующие никаких исправлений и редакций. Слушая их, мы чувствуем руку настоящего мастера. И сам Николай Андреевич признал свои достижения в  Летописи своей музыкальной жизни: «„Каприччио“, „Шехерезада“ и „Воскресная увертюра“ заканчивают собой период моей деятельности, в конце которого оркестровка моя достигла значительной степени виртуозности и яркой звучности». Казалось бы, вот он  расцвет, но нет.

Не только музыкальные произведения рождаются у Римского- Корсакова в 1880-е годы, рождаются еще и дети: Владимир, Надя, Маша и Святослав. Полоса невзгод начинается с тяжелой болезни супруги и второго сына Андрея летом 1890-го — то ли дифтерия, то ли скарлатина. Все домашние хлопоты ложатся на Андрея Николаевича, которому еще нужно заниматься преподаванием, делами капеллы. На сочинение вновь не хватает времени и сил. Если в начале 80-х Николай Андреевич полностью переключился на административную и  редакторскую деятельности и ему просто не хотелось ничего писать, то сейчас у него в самом разгаре работа над «Младой». И помимо семейных проблем его расстраивают и паузы в работе. Вот как описывает он свое состояние другу:

«Разумеется, дело здоровья, воспитания детей, довольства и порядка семьи есть дело большей важности, чем, может быть, призрачные музыкальные писания; тем не менее вы поймете мой душевный голод, вы поймете, как у меня болит сердце оттого, что прервалось творчество»

А в следующих строках опять веет фатализмом (как и после написания «Снегурочки»):

"До сочинения Млады для меня еще оставались незатронутые темы; теперь ничего не остается. У меня все есть, что для меня пригодно: русалки, лешие, русская пастораль, хороводы, обряды, превращения, восточная музыка, ночи, вечера, рассветы, птички, звезды, облака, потопы, бури, неводнение, злые духи, языческие боги, безобразные чудища, охоты, входы, танцы, жрецы, идолослужение, музыкальное развитие русских и всяких славянских элементов и т. д. С Младой заполнились все пробель, мне нечего писать, а повторять и размыливать старое не стоит. Лучше уподобиться Россини и  прекратить, не уподобляясь старым безголосым певцам, все еще поющим после всевозможных 25, 35, 45-летних своих юбилеев.
...Я люблю Младу за то, что она последняя, за то, что я все в ней договорю, что не  досказал. И вот обстоятельства мне мешают и вредят, и вот потому-то это особенно больно".

Когда Балакирев собирается в отпуск и вызывает Римского-Корсакова приехать в Капеллу возглавить дела, Николай Андреевич пишет жене:

"Милый дружок Надя, я сижу в Петергофе точно под арестом... я был у мамá; в этот день она чувствовала себя пободрее. Завтра опять зайду к ней...

P.S. Написав это письмо, я лег спать, но меня разбудили телеграммой о том, что мамá очень худо и просят приехать ... Застал мамá крайне слабою, она всю ночь ужасно стонала... Думаю, что она последние дни доживает. Ночью она спрашивала о тебе и  детях..."

Вскоре Софья Васильевна, мать композитора, скончалась. Ей было 88 лет. Тут же, в сентябре, начались приготовления к юбилею на 25 лет творческой деятельности Римского-Корсакова, который намечен был на конец декабря. Планировался большой концерт из сочинений автора и пышный ужин в ресторане Контана. Праздничное настроение было омрачено смертью самого младшего сына Римских- Корсаковых — Славчика. Он умер в  начале декабря от туберкулеза, немного не  дожив до года. Следом эта страшная болезнь настигла младшую дочь — трехлетнюю Машу. Из-за размаха запланированных мероприятий их  невозможно было отменить. Сложно представить, какие чувства испытывал Николай Андреевич, принимая поздравительные открытки и подарки, только недавно похоронив сына.

Несколько последующих лет семейство Римских-Корсаковых боролось с болезнью Маши. Они выезжали в Швейцарию на  лечение, но Римскому-Корсакову пришлось вернуться в  Петербург, чтобы заниматься делами Капеллы. К семейным невзгодам добавился и усугубившийся разлад с  Балакиревым. Сочинять музыку при таких обстоятельствах было невозможно, стала проявляться апатия. Композитор писал своим домашним, которые остались в Швейцарии:

«Когда я был за границей, мне казалось, что вот не хватает мне музыки, а теперь она оказывается мне вовсе не нужна. Уж не  знаю, отчего это происходит... Я, должно быть, так обленился, что ничего не делаю».

И как обычно, когда не выходит писать ничего нового, Римский-Корсаков принимается за редакторскую работу — переделывает свою «Псковитянку» и редактирует оперы друзей: «Бориса Годунова» Мусоргского и «Каменного гостя» Даргомыжского. При этом вынашивает мысль о написании философского труда об эстетике музыки и  погружается в изучении философской литературы.

Непрекращающася болезнь дочери, разлад с  Балакиревым и изматывающая интеллектуальная работа сказываются на его самочувствии. Его также заботит судьба беляевского кружка: музыкальная молодежь тяготеет к  эстетике Петра Ильича Чайковского (скорее европейского композитора), а не к особому пути русской музыки, по заветам Могучей кучки. Вот как сам Николай Андреевич описал свое состояние:

«В одно прекрасное утро я почувствовал крайнее утомление, сопряженное с каким-то приливом к голове и полной спутанностью мышления. Я перепугался не на шутку».

В итоге у Римского-Корсакова наблюдается нервное истощение. Он не может вспомнить название собственной оперы «Снегурочка», не  помнит, с кем виделся, с кем не виделся. А в 1893-м году после 3-х летней болезни умирает маленькая Маша, самая младшая дочь Римских- Корсаковых. Измученный испытаниями, начавшимися в  1890-м году, Николай Андреевич твердо решает покинуть уже ненавистный пост в Придворной капелле и впредь заниматься только тем, что будет приносить ему удовольствие — сочинением и преподаванием в консерватории. В январе 1894-го года, после десятилетия службы его прошение об увольнении из  Капеллы удовлетворено. В этом же 1894-м году ему исполняется 50 лет. Вот уж действительно, в  50 лет жизнь только начинается, и история Римского-Корсакова яркое тому подтверждение. Это будет самый плодотворный период его жизни.

Расправив крылья

10 мин

1897-й год. Санкт-Петербург, Загородный проспект, дом 28, квартира 39. Утро, 9 часов. В столовой появляется Николай Андреевич, а у  его ног, виляя хвостом, лежит домашний любимец — пес Рекс. Римский-Корсаков аккуратно берет спиртовой кофейник, чтобы не разбудить домашних, насыпает пару ложек молотого кофе, заливает водой и зажигает фитиль. Через пару минут он наливает дымящийся и пахнущий напиток в чашку. Садится за стол, добавляет в кофе сливки и берет свежий, еще теплый калач, надламывает его и намазывает сливочным маслом и поверх масла кладет ложечку меда. Тихо, буквально шепотом говорит себе под нос: «Благодарю тебя, Боже, что ты создал этот чудесный напиток!». Делает глоток и закусывает калачом. Николай Андеревич встает из-за стола и так же шепотом говорит Рексу: «Позвольте вам выйти вон», тот плетется на  свое место, а Николай Андреевич заходит в гостиную, берет еле слышно на рояле аккорд, чтобы проверить свой слух и идет в кабинет продолжать работу над новым сочинением.

Н. Римский-Корсаков. Опера «Царская Невеста», режиссёр Александр Кузин, Мариинский театр.

В 1894-м году в Мариинском театре возобновляется постановка оперы «Майской ночи». Композитор задумывается о создании очередной оперы на  гоголевский сюжет и начинает работу над « Ночью перед Рождеством». Сбросив с себя оковы административной должности в Капелле, он бойко ведет работу и в 1895-м году завершает оперу, готовую к постановке в Мариинском театре. Но  на репетициях происходит неприятных инцидент, круто меняющий судьбу Римского-Корсакова. Одно из действующих лиц в  опере — императрица Екатерина Вторая. Директор театра решает угодить царствующей династии и делает актрису, исполняющую роль императрицы, максимально похожей на портрет Екатерины Второй. Римский-Корсаков пытается его отговорить от этого вовсе необязательного портретного сходства, но директор привыкший выслуживаться перед власть имущими не слушает его. В итоге на одном из прогонов оперы присутствующие великие князья приходят в возмущение от появления на сцене своей царственной родственницы (да еще и в сцене с чертом!) и в  жесткой форме требуют убрать эту роль из спектакля. Напомним, что в период монархии появление в спектаклях представителей рода Романовых и было очень строго регламентировано. Это касалось не только членов семьи Романовых. До 1873-го года в музыкальных спектаклях было запрещено показывать любых царствующих особ. Именно стараниями Римского-Корсакова этот запрет был отменен. После написания «Псковитянки», где одним из персонажей был царь Иван Грозный, Николай Андреевич обратился к другу своего брата, который помог снять этот запрет. Это проложило путь и опере «Борис Годунов», которая вышла на  сцену императорского театра в 1874-м году.

После бурной реакции царствующей семьи Римский-Корсаков вынужден был исключить партию императрицы и вместо нее ввести Потёмкина. Николай Андреевич выразил свой протест молча: они с женой не явились на первое представление «Ночи перед Рождеством». Оперу дали несколько раз, и она сошла со сцены императорских театров. Великие князья тоже выразили протест: они не явились ни на  один спектакль «Ночи».

Этот, казалось бы, небольшой инцидент имел далеко идущие последствия не только для Римского-Корсакова. В 1896-м Римский-Корсаков завершил новую редакцию «Бориса Годунова» Мусоргского и обратился к тому самому директору, чтобы тот похлопотал о  постановке «Бориса». Директор доложил царю о новой редакции оперы и тот, со слов самого директора, поморщился и сказал: «Нет, этой оперы не надо пока! Ведь это все музыка балакиревской школы». В том-же 1896-м Римский-Корсаков закончил свою новую оперу «Садко».

Н. Римский-Корсаков. Опера «Садко», режиссёр Алексей Степанюк, Мариинский театр.

Для ее постановки он снова вынужден был обратиться к директору императорских театров, а тот — к царю. Царь спросил о музыке новой оперы, на что директор ответил, что она несколько напоминает «Ночь перед Рождеством». Ответ царя был приговором: «В таком случае нечего ставить „ Садко“, и пусть вместо этой оперы дирекция подыщет что-нибудь повеселее». Путь опер Римского-Корсакова на сцену императорских театров отныне был закрыт. Но были и другие варианты. В конце 20-го века в России появлялись частные оперные театры, на сценах которых в дальнейшем и шли спектакли Римского-Корсакова. Спустя несколько лет руководство императорских оперных театров тоже опомнилось и  позволило давать оперы Римского-Корсакова.

С начала 1880-х годов предприниматель-железнодорожник Мамонтов проходит путь от домашних постановок до настоящего оперного театра. В 1896-м году театр впервые обзаводится собственным зданием — особняком Солодовникова, располагающегося прямо по соседству с большим театром. У мамонтовской оперы огромный зал: он вмещает в себя 3100 зрителей. На постановки музыкальных спектаклей Мамонтов не жалеет денег, огромное значение придается визуальному содержанию — декорациям и костюмам. К работе он привлекает великих художников: братьев Васнецовых, Врубеля, Головина, Коровина, Левитана, Поленова, Серова.

Главным оперным режиссером становится сам Савва Иванович Мамонтов. В отличие от режиссеров императорских театров он смотрит на свои задачи гораздо шире: не просто расставляет солистов на сцене, но  требует от них выполнения актерских задач и активно помогает им в этом. В это время в театре дирижером работает и молодой Сергей Рахманинов, а  в актерскую труппу поступает Фёдор Шаляпин. Вот что Рахманинов впоследствии говорил о Савве Ивановиче:

«Мамонтов был прирожденным театральным руководителем, этим, вероятно, объясняется, что основное внимание он  уделял происходящему на сцене. Мне приходилось слышать, как он давал советы даже Шаляпину; обыкновенно несколько коротких фраз, как будто случайных замечаний, но всегда с таким верным чувством театра, что Шаляпин, с его необыкновенным дарованием, мог сразу схватить высказанную мысль и претворить совет Мамонтова по-своему...»

Большое внимание уделяет Савва Иванович и хору в  массовых сценах. На одной из репетиций Мамонтов говорит: «Мне нужна толпа, движение в народе, стихия, а не хор певчих. Надо добиться и  сделать сцену реальной, живой, выразительной». Эти слова сказаны на репетиции оперы Римского-Корсакова « Псковитянки». Итак, лишившись возможности показывать свои оперы на императорской сцене, Римский-Корсаков начинает плотное и плодотворное сотрудничество с Русским частным оперным театром Мамонтова.

Начинается это сотрудничество в 1897-м году с постановки только что написанной оперы «Садко». Позднее в  Мамонтовской опере ставятся и ранние спектакли Римского-Корсакова: «Снегурочка», «Псковитянка», «Майская ночь». А из-под пера Николая Андреевича тем временем одна за другой выходят новые оперы: «Моцарт и Сальери», «Боярыня Вера Шелога» (пролог к «Псковитянке»), «Царская невеста», «Сказка о царе Салтане», «Сервилия», «Кащей бессмертный». Примерно по опере в год — невиданный темп работы. Между тем Римскому-Корсакову уже под 60. Вот как повлиял на него уход с надоевшей работы с Балакиревым в Капелле. Знал бы Николай Андреевич в 1882-м, когда считал, что после «Снегурочки» больше ничего не напишет, или в 1892-м, когда после «Млады» говорил, что ему больше не о чем писать, что 1890-е и 1900-е годы принесут такой обильный урожай сочинений.

Н. Римский-Корсаков. Опера «Садко», режиссёр Алексей Степанюк, Мариинский театр.

Однако, не все было так гладко. С самой первой постановки «Садко» в 1897-м Римский-Корсаков столкнулся с одним, но очень важным недостатком мамонтовских постановок. При таком внимании к визуальной и актерской составляющих спектаклей, почти полностью упускалась из вида их  музыкальная сторона. Мы приводили слова Рахманинова о  сильных сторонах Мамонтова, но вот его же слова о слабых:

«...репертуар огромный, но все идет так скверно, так грязно (за исключением одной „Хованщины“), что 95% репертуара нужно или совсем выкинуть, или переучить по-настоящему».

Когда дирижерам требовались дополнительные репетиции, чтобы оркестр « сыгрался», а хор «спелся», Мамонтов часто отказывал. Не только музыканты возмущались плохому качеству исполнения, но и художники. Например, Поленов заявил Мамонтову, что откажется от работы, если подготовка к  спектаклю будет продолжаться так же скверно. Наплевательское отношение Мамонтова к музыкальной стороне оперного театра в итоге вынудило Рахманинова уйти из него.

Всё это Римский-Корсаков увидел лично, когда приехал на  своего «Садко» в конце 1897-го. Он  ужаснулся: оркестр играл неточно, хор не знал своих партий. В итоге артисты хора пели по нотам, держа в руках свои партии, замаскированные под карточки меню (меню в древнем Новгороде!). Хоть у публики эта постановка имела оглушительный успех, как и другие спектакли, музыканты, находившиеся в зале и знавшие музыку Римского-Корсакова, как и сам автор, негодовали. Порой с трудом можно было узнать живописную музыку Римского-Корсакова в том, что играл мамонтовский оркестр. Это обстоятельство немного испортило отношение композитора к оперному режиссеру, однако возможность ставить оперы в театре и воодушевление, с каким публика их встречала, подталкивали Римского-Корсакова усердно работать. В эти годы он сам писал про свою высокую продуктивность:

«Вы удивляетесь, что я оперы как блины пеку... Я чувствую себя в роли ленивого ученика, зубрящего изо всех сил перед экзаменом. А экзамен этот есть возможность отправиться на тот свет, когда идет 6-й десяток от роду. Мало делал, много ленился, много потерял времени по-пустому; надо подумать о душе, т. е. написать побольше, что можешь и к  чему способен. Ну вот, я и пишу».

В операх, написанных в этот период, неоднократно появляется тема моря: и в « Садко», и в «Сказке о царе Салтане». А известный каждому фрагмент из « Салтана» — полёт шмеля — тоже на  самом деле несет в себе частичку этой стихии. Звучит « Полёт» в момент превращения Гвидона в шмеля и  его полета к кораблю купцов, чтобы там спрятаться и  добраться в царство своего отца и, наконец, увидеть его. Этот короткий эпизод становится невероятно популярным. Во-первых, настолько точно он изображает жужжание полосатого насекомого. А во вторых, это технически сложная миниатюра. Появляется огромное количество вариантов «Полёта шмеля» для разных инструментов. Исполнители даже соревнуются в скорости и беглости игры этой миниатюры. Также руку к «Полёту» приложил Сергей Васильевич Рахманинов, написав свою аранжировку для фортепиано соло.

Н. Римский-Корсаков «Полет Шмеля», Российский национальный оркестр, дирижёр М. Плетнёв.

Спустя несколько лет после инцидента с «Ночью перед Рождеством» дирекция Мариинского театра видит ошеломляющую популярность новых опер Римского-Корсакова в частной опере и решает вернуть его спектакли на свою сцену. Так что с началом 20-го века фамилию Римского-Корсакова можно увидеть как на афишах частных театров, так и на афишах государственных — императорских театров.

В 1900-м году отмечается 35-летие его творческого пути. Он — автор 10 опер, 3-х симфоний, многочисленных увертюр, сюит и фантазий для оркестра, более 70 романсов и многого другого. Так что дверь в 20-й век Николай Андреевич Римский-Корсаков открывает уверенно.

За отведенные ему еще 8 лет жизни он напишет 5 опер, в том числе два самых масштабных своих труда — « Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» и «Золотой петушок».

Помимо композиторской деятельности Николай Андреевич продолжит заниматься педагогикой. Однако, после революции 1905-го года его на время отстранят от преподавания в консерватории. Он поддержит забастовку студентов, а директор потребует возобновить занятия во  что бы то ни стало. Этот директор — в прошлом ученик Римского-Корсакова. В одной из газет того времени его характеризуют так:

«Профессор без знаний, учитель без учеников, музыкант без интереса к музыке, администратор без любви к делу, ленивый, ограниченный, апатичный, он представлял собой типичнейшее воплощение круглого ничтожества. Тупица и музыкальный межеумок, он был выбран в директора только потому, что из всех людей ничтожных, быть может, всех ничтожней он».

Открытое письмо Римского-Корсакова этому "профессору без знаний стоит композитору должности. Директор уходит отставку, как того требуют и другие члены художественного совета консерватории, но и Римскому-Корсакову достается:

«Приняв во внимание, что профессор Н. А.  Римский-Корсаков публично, в резкой форме и с  извращением фактов заявил протест против деятельности дирекции,... дирекция считает дальнейшую профессорскую деятельность Н. А. Римского-Корсакова невозможной, а  потому постановила ... представить августейшему вице-председателю общества об увольнении Н.  А. Римского-Корсакова от должности профессора».

Римский-Корсаков был уволен. Концерты с его музыкой и постановки опер на государственных площадках оказались под запретом. Дело пошло еще дальше: над Николаем Андреевичем был установлен полицейский надзор. Однако как часто бывает, запрет на исполнение музыки опального композитора привел только к большей его популярности. В итоге этот запрет отменили. В консерватории тоже произошли изменения: художественный совет получил право выбирать профессоров, и Римскому-Корсакову предложили вернуться. Вместе с ним вернулись и его единомышленники, которые уволились ранее в знак протеста, его ученики и  ныне коллеги — Лядов и Глазунов. Глазунов был избран директором.

События этого времени отразились и на творчестве. Римский-Корсаков написал свою обработку песни «Дубинушка» в знак свободомыслия. Все в  том же 1905-м году композитор на несколько дней приехал в Москву, где стал свидетелем того, как громадная, тысячная толпа рабочих шла по Тверскому бульвару и хором пела «Дубинушку». Обработка Римского-Корсакова была сделана для симфонического оркестра и по звучанию стала напоминать марсельезу.

В последние годы Римский-Корсаков сделает очередную редакцию «Бориса Годунова» Мусоргского и подготовит к изданию другую оперу Мусоргского — «Женитьба», одну из самых необычных опер, написанных в 19-м веке. Также напишет мемуары «Летопись моей музыкальной жизни» и учебник по оркестровке, который станет настольной книгой для всех последующих поколений композиторов. Римский-Корсаков застанет и начало «Русских сезонов» Дягилева — в 1907 году приедет в Париж, чтобы дать серию концертов своей музыки и будет сам дирижировать.

За год до смерти Римский-Корсаков приобрел в собственность дачу в Любенcке. Именно там душным летом 1908 года собралась почти вся семья Римских-Корсаковых. Николай Андреевич с удовольствием гулял с детьми и внуками. Но 8-го июня вечером ему стало плохо, случился приступ удушья.

Так описывает последние минуты жизни композитора его сын Андрей Николаевич:

"Около начала третьего в коридоре послышались торопливые шаги и стук в дверь. А через минуту мы с  братом были напротив, в комнате отца. Он сидел около кровати и мучительно тяжело дышал коротким дыханием...
...В это время за окнами раздался короткий и сильный удар грома, а вслед за ним шум начавшегося летнего ливня. Несколько минут страшного, томительного беспокойства... Вдруг короткие, быстрые вздохи сменились длинным хрипящим выдохом, взор Н. А. остановился, и в сознание окружающих врезалась мысль: «Смерть». Только через час или более, когда я составлял текст телеграммы Глазунову и перед глазами запрыгали слова: «Сегодня в ночь после припадка скончался Николай Андреевич», у меня градом полились слезы. Когда приехал доктор, все уже было кончено, он лишь выписал свидетельство о смерти".
Дом в усадьбе Любенск, где скончался Н.А. Римский-Корсаков.

Дом в усадьбе Любенск, где скончался Н.А. Римский-Корсаков.

Памятник на могиле Н.А. Римского-Корсакова по проекту Н. Рериха в Александро-Невской лавре.

Памятник на могиле Н.А. Римского-Корсакова по проекту Н. Рериха в Александро-Невской лавре.

10 июня гроб с телом Николая Андреевича был перевезен в Петербург и установлен в церкви консерватории.

11 июня 1908 года Н. А. Римского-Корсакова отпели и похоронили на кладбище Новодевичьего монастыря Санкт-Петербурга.

Взгляни, вон там над головой
Простерлось небо, как шатер.
Как дивно бог соткал его, соткал его,
Что ровно бархат синий.

Наследие

3 мин

С 1946 по 1980 годы в СССР вышло полное собрание сочинений Римского-Корсакова. Это 50 томов, более десяти тысяч страниц нотного текста. Его произведения прошли испытания временем, и до сих пор его оперы не сходят с  ведущих театральных сцен по всему миру.

Огромную роль сыграл Николай Андреевич и в судьбе своих друзей: именно благодаря ему достойное место в мировой культуре нашли оперы Мусоргского и Бородина.

Но, возможно, еще более значителен его вклад в систему музыкального образования в России. Это и реорганизация Придворной капеллы, благодаря чему многие ее выпускники получили отличное музыкальное образование и передали свои знания следующим поколениям, устроившись школьными преподавателями музыки, дирижерами и регентами любительских оркестров и хоров по всей стране. Это и  деятельное участие в «беляевских пятницах», привившее композиторам и исполнителям этого кружка высокую культуру, которую они также передавали дальше. И, конечно же, это преподавание в консерватории на протяжении более 30 лет. Из-под его крыла вышли великолепные композиторы: Александр Глазунов, Анатолий Лядов, Сергей Прокофьев, Михаил Гнесин, Николай Мясковский, Отторино Респиги, Игорь Стравинский и многие-многие другие.

Отдельно хочется отметить короткое, но решающее для Стравинского общение с Римским-Корсаковым. Игорь Стравинский был сыном музыкантов — пианистки Анны Холодовской и оперного певца, баса Фёдора Игнатьевича Стравинского, который часто исполнял главные партии в операх Римского- Корсакова. В детстве и юности Игорь не отличался музыкальными способностями, и в 19 лет начал изучать юриспруденцию в Санкт-Петербургском университете. В это же время он по-настоящему увлекся музыкой. А в 22 года Игорь пришел за советом к  Римскому-Корсакову по поводу его музыкального будущего, да так удачно пришел, что Николай Андреевич взял его к  себе в ученики. Причем мэтр отговорил молодого Игоря поступать в консерваторию — он сразу разглядел в еще совсем неопытном музыканте необычайный талант, которому консерваторская среда будет лишь помехой. Римский-Корсаков за пару лет занятий успел передать Стравинскому умение работать с оркестром, что помогло Игорю Федоровичу в 1910-х годах, когда он работал с Дягилевым в «Русских сезонах». Именно первые произведения Стравинского (балеты « Жар-птица», «Петрушка», «Весна священная»), относящиеся к его русскому периоду, и составят славу одного из самых популярных композиторов 20-го века.

Глядя на жизнь композитора со стороны, на обширный список его работ, созданных за все годы, и сопутствующий большой успех, может показаться, что все проходило гладко, как по накатанной. Но вглядевшись в биографию, мы обнаруживаем, что все было вовсе не так просто. Фактически каждые 10 лет Николай Андреевич испытывал кризисы. Этот строгого вида, по-военному короткостриженный бородатый человек постоянно сомневался в себе, разочаровывался, терял вдохновение, но собирался с силами, брал волю в железный кулак и  продолжал работать, добиваясь все больших успехов. Именно сила воли Римского-Корсакова может быть примером для многих, кто теряет веру в себя.

За свою жизнь Николай Андреевич успел сделать очень многое. Он стал великим композитором благодаря своему трудолюбию, дисциплине, а главное — вере в свой талант, о котором он писал, ещё будучи совсем юным гардемарином на клипере « Алмаз». Эта вера в своё предназначение помогали Римскому-Корсакову преодолевать удары судьбы, менять окружающий мир к лучшему. И есть великая ирония в том, что самое популярное в восприятии массового зрителя произведение Римского-Корсакова — длящийся всего одну минуту с небольшим «Полёт шмеля». Эту знаменитую мелодию знают буквально все, зачастую не зная имени автора. Вся жизнь Римского-Корсакова — это вдохновенный полёт — полёт на крыльях грандиозного таланта и веры в своё предназначение.

Интересные факты.

1 мин

  1. Удивительный для времен царской России факт: Николай Римский-Корсаков был атеистом. По крайней мере в конце своей жизни он  неоднократно высказывался на тему «вечной жизни». Он писал Стасову:
    «как хорошо, что нет будущей загробной жизни (я верю в то, что ее нет)... а пока живется, надо жить и жизнь любить надо». Примерно то же Николай Андреевич говорил и совсем молодому Стравинскому, когда тот приходил к нему в гости. Мол, после смерти ничего нет и точка. Любые возражения с этим мнением не дозволялись в доме Римского-Корсакова.
  2. Николай Андреевич ассоциировал тональности музыке с разными цветами и настроениями. Иногда он заканчивал письма друзьям так:
    «Будьте здоровы и пребывайте в ля мажоре». Эта тональность у него ассоциировалась с весёлым, юным настроением. А, например, ми бемоль мажор — с тёмным, мрачным, серо-синеватым цветом — тоном «городов» и «крепостей».
  3. Николай Андреевич использовал мелодию всем известной детской песенки про Чижика-Пыжика в опере «Золотой петушок». Она звучит во втором действии в любовной песенке царя Додона, Римский-Корсаков хотел показать примитивность чувств царя к Шемаханской царице таким текстом:
    «Буду век тебя любить,
    Постараюсь не забыть».
  4. Римский-Корсаков любил животных. В их семье в разное время было два пса — Фельдман и Рекс. Рекса в семье научили ходить на задних лапах — он мог пройти так через всю комнату, чем невероятно веселил гостей дома.
  5. После революции 1917-го года семью Римских-Корсаковых « уплотнили» — их квартира на  Загородном проспекте в Петербурге стала коммунальной. Чудом удалось сохранить архивы и предметы быта великого композитора. Его детей даже хотели выслать из  Петербурга за дворянское происхождение, но  они напомнили советскому руководству, что в 1905-м году их отец был сторонником революционного движения, и высылку отменили. Во время блокады Ленинграда архив Римского-Корсакова чуть не был утерян — многие потомки композитора не вынесли голода и умерли. Архив чуть не был разграблен, но сын композитора Михаил Николаевич и внук Георгий Михайлович спасли и сохранили архив для будущих поколений.
ornament